Армстронг все еще хихикал.
— Засыпай яму, но очень осторожно, — сказал Кэри. — Это неразорвавшаяся бомба.
Смешок застрял у Армстронга в горле.
— Похоже, 250-килограммовая, — добавил Кэри. — Эквивалент нашей 500-фунтовой времен второй мировой.
Они собрались возле Денисона, распростертого на земле.
— Не трогайте его, — предупредил Хардинг. — Я не знаю, получил ли он что-нибудь еще, кроме контузии.
Он осторожно ощупал затылок Денисона.
— Ударили очень сильно.
— Но кто?
Диана взглянула на Маккриди. Маккриди пожал плечами.
Длинные пальцы Хардинга пробежали по торсу Денисона.
— Давайте перевернем его, только аккуратно.
Они повернули Денисона на спину, и Хардинг приподнял ему веко. Зрачок закатился вверх. Лин невольно вскрикнула.
— Извините, доктор, — сказала Диана. Встав на колени, она засунула руку в карман рубашки Денисона и кивнула Маккриди. Они отошли в сторону.
— План и записная книжка исчезли, — сказала Диана. — Он носил их в кармане рубашки, застегнутом на пуговицу. Пуговица оторвана. Вопрос, кто это сделал?
— Это не янки, — убежденно сказал Маккриди. — Я видел, с какой скоростью они уходили вниз по реке. Готов поспорить, что это и не другая банда.
— Тогда кто же?
Маккриди раздраженно покачал головой.
— Кто-то оказался умнее меня, — проворчал он.
— Сейчас не время для самокритики, — резко сказала Диана. — Дело в том, кто оказался умнее.
— Верно, — согласился Маккриди. — Кто бы то ни был, мы этого ожидали.
— Ожидали ради того, чтобы узнать, кто такие наши противники, — возразила Диана. — Вы знаете, что это означает. За нами охотятся уже три группы, — она начала загибать пальцы. — Американцы, затем какие-то славяне — русские, поляки, болгары, югославы — на выбор, а теперь еще и некие таинственные незнакомцы.
— Кэри был к этому готов, не так ли?
— Да, но беспокойства от этого не меньше. Пойдем взглянем на Денисона.
Они вернулись к скале.
— Это просто контузия, правда? — спросила Лин, с тревогой глядя на Хардинга.
— Не уверен, — ответил Хардинг. — Лин, в моем рюкзаке лежит черная коробка. Принесите ее, пожалуйста.
Лин побежала к лагерю. Маккриди опустился на колени рядом с Денисоном.
— Что с ним?
— Пульс очень слабый, — сказал Хардинг. — Нужно измерить кровяное давление. Есть и кое-что еще. Взгляните на это.
Он взял руку Денисона за запястье и приподнял ее. Когда он отпустил руку, она осталась в том же положении. Хардинг согнул руку в локте и отпустил — рука снова осталась в том положении, в каком он ее оставил.
Маккриди втянул воздух сквозь зубы.
— Его тело словно сделано из воска, — изумленно пробормотал он. — Что же это такое?
— Форма каталепсии, — ответил Хардинг.
— Она обычно сопровождает контузию?
— Нет. Я впервые вижу такую реакцию как следствие удара по голове. В высшей степени необычно.
Лин вернулась и протянула коробку.
— Это то, что вы хотели?
Коротко кивнув, Хардинг вытащил эластичный бинт и закрепил его на предплечье Денисона, а затем накачал в него воздух резиновой грушей.
— Кровяное давление тоже упало, — он снял бинт. — Отнесем его в лагерь и уложим в спальный мешок. Ему нужно тепло.
— Это означает, что мы никуда отсюда не сможем уйти, — скорее утвердительно, чем вопросительно пробормотал Маккриди.
— Не сможем, — согласился Хардинг. — По крайней мере до тех пор, пока я не выясню, что с ним случилось. Боюсь, его теперешнее состояние связано с тем, что с ним сделали раньше.
Маккриди помрачнел. Оставшись в лагере, они становились подсадными утками для любого следующего охотника за людьми.
— Он в сознании, доктор? — спросила Лин.
— Нет, разумеется, — ответил Хардинг. — Полностью отключен.
Хардинг ошибался. Денисон слышал каждое слово, но не мог ничего сделать. Когда он пытался двигаться, оказывалось, что мышцы ему не подчиняются. Было так, словно какая-то часть его мозга вышла из-под контроля. Он чувствовал, как Хардинг поднимает его руку, и хотел сделать ответное движение, но не мог.
Ему оставалось лишь одно — терпеть чудовищную головную боль.
Он ощутил, что его поднимают и несут, а затем кладут в спальный мешок. Через несколько минут он совершенно согрелся. Кто-то набросил капюшон мешка ему на голову, оставив снаружи только нос, поэтому звуки доносились приглушенно, и он с трудом мог разобрать отдельные слова. Он пытался заговорить, но язык безвольной тряпкой лежал во рту. Он не мог даже напрячь голосовые связки, чтобы издать самый слабый звук.
До него доносились обрывки разговора: «Дышит… автоматические функции не повреждены… боковой… потеря речи… шок…» Должно быть, это говорил Хардинг.
Кто-то перекатил его на бок. Денисон ощутил у себя во рту чьи-то пальцы, ощупывающие язык. Потом его оставили в покое.
Вскоре он заснул.
Ему снились сны.
Во сне он стоял на склоне холма, всматриваясь в глазок теодолита. Постепенно он понял, что это вовсе не теодолит, а кинокамера. Он даже знал ее марку — «Аррифлекс». Маленькое пятнышко озера, голубевшее вдали, постепенно превратилось в голубой глаз хорошенькой девушки.
Он оторвался от видоискателя и повернулся к Джо Стаунтону, оператору.
«Отличная композиция, — сказал он. — Начинаем съемку».
Огромные пласты памяти вставали на место под лязг раскрывавшихся стальных дверей.
«Ничего хорошего, Жиль, — сказал Фортескью. — Ты перехватил через край, и это слишком дорого нам обходится. Как, скажи на милость, ты можешь сохранять контроль над собой, если ты всегда пьян или под мухой?» Его презрение хлестнуло Денисона, как пощечина. «А когда ты не пьян, то мучаешься с похмелья, — голос Фортескью доносился глухо, как из пещеры. — Ты больше не можешь рассчитывать на старую дружбу. Это конец. Ты уволен».